Downhearted
Он вышел на улицу из душного бара. Головокружение уже переставало быть приятным, вина выпито было явно больше, чем надо бы. "Ооох…Дожили…в алкашей превращаемся"- выдохнул он, пытаясь откопать в кармане зажигалку. Зажигалки не было. "Тьфу, черт…Небось кому-то отдал".
Мысли почему-то разбегались в разные стороны. Пьян, снова пьян. Вот к чему популярность приводит. Ребята веселились за барной стойкой, и никто даже не повернулся, когда он вошел и попросил зажигалку. Курить…Курить…
Вилле кинулся снова на улицу, причем совершенно не осознавая, зачем он это делает. В баре наверняка полно народу с зажигалками. Он снова полез в карманы.
- Зажигалку?
Какой тонкий голосок, причем женский. Он повернулся.
Позади него стояла девушка, высокая и худая. Черные брюки, черная кофточка, черный шарф и черное расстегнутое пальто. Ах да, еще сильно накрашенные глаза и волосы…почему-то светлые, светло-русые. Вино в сотый раз ударило в голову, но Вилле успел сообразить, что перед ним достаточно неплохое существо женского пола. Он мгновенно забыл о том, что еще минуту назад он сильно хотел курить. "Ты пьян"-сказал он себе, и тут же сообразил, что на пьяную-то голову ему еще и не такое может привидеться.
Девушка смотрела на него жадным взглядом, она ловила каждое его движение, следила, как меняется его лицо, как брови поднимаются вверх, как улыбка подползает на губы - такая несмелая и по-детски невинная. Она тысячу, тысячу раз видела эту улыбку на фотах, но вживую она казалась еще красивее и откровеннее. Ноги подкашивались при виде Вилле, но она приказывала себе стоять на ногах и не падать. Синяки под глазами, никакой косметики, волосы слегка зажирнившееся, помятая футболка. Он не был таким, как на экране телевизора, как на фотах, здесь он был обычным человеком, растерянным и сильно пьяным. А еще страшно хотевшим курить.
Он рывком выдернул зажигалку из ее руки. Она мимолетно почувствовала его прикосновение, и это прикосновение показалось ей почему-то ласковым и теплым, хотя это была всего лишь игра ее воображения.
Сигарета. Пальцы не хотели вытягивать сигарету из коробки. Ощутив сигарету в зубах, он быстрей чиркнул зажигалкой. Пламя осветило его лицо, подчеркнуло синяки под глазами. Она заулыбалась, потому что не в силах была больше сдерживать себя. Он на минуту замер, взглянув на нее. Подумал, что она симпатичная…или это вино в голову бьет.
Затянулся. Ааах…как хорошо.
Девушка стояла около него и уходить не собиралась.
- Автограф?…- удивленно спросил Вилле, понимая, что язык его не слушается.
Она усмехнулась. Зачем автограф? Нет. Он протянул ей зажигалку и уже собирался уходить обратно в бар, согнувшись еще больше, чем на обычно на концертах.
Она взяла зажигалку…пальцы застыли на его руке. Точнее, в его руке. Он тяжело вздохнул, голова кружилась еще сильнее,. Она потянула его за руку. Он лишь только удивленно взглянул на нее, но в общем-то не задумываясь о том, что делает, пошел за ней. Ноги подкашивались, но остатки сознания говорили, что это неправильно, сейчас уходить с незнакомкой, а ведь это всего лишь его фанатка, очередная, одна из тысяч. Почему-то он чувствовал, что она восхищается им.
Ночной город был тих и безлюден. Казалось, они одни шли по улицам, незнакомые люди, оба пьяные, оба не понимающие, что творят.
Он остановился.
Выдернул свою руку из ее руки.
- Что с….тобой? - выдохнула она, еле заставив себя назвать его не на Вы, ведь он ей почти в отцы годится.
Свет фонаря освещал ее лицо, молодое и невинное, ее нежную кожу, губки, сложенные сердечком, как на Его хартаграмме.
"Она действительно хороша"
Промелькнула мысль, мерзостная, отвратительная мысль, вызванная излишком спиртного, играющего в крови. Затащить эту девочку в темный угол…
Она же девочка…но сколько боли и тоски в ее взгляде, в этих глазах, и как красиво в них отражаются огни. И как много огней от одного-то фонаря…Мда, а он все же сильно пьян.
- Идем, Вилле,- прошептала она, ощутив, как приятно произносить его имя, на этот раз обращаясь к нему, а не в пустоту как обычно.
Она снова взяла его руку. И он снова подался за ней. Насколько увлекательна она была, таинственность в ее черной одежде, эта странная, подобная вспышке огня, гармония между светлыми волосами и черным макияжем. И насколько плохо работала его голова, что он даже забыл о своей девушке, ведь она ждет его у себя дома…
Гостиница. Яркое свечение ламп, удивленные взгляды вслед двум высоким фигурам, удаляющимся в вязкую и глубокую темноту лестницы.
Он видел, как в ее руках блеснул ключ, видел, как она волновалась, не могла попасть в замок.
В комнате он различил спокойный и тихий запах духов. Она не включала свет, только, выпустив его руку, подошла к окну и распахнула шторы, потом открыла ставни. Ветер хлынул в комнату вместе с запахом сигарет и Вилле снова захотелось курить.
Он затягивался, стоя и окна и глядя в далекую глубину небес. Девочка сама притащила его в темный угол. Впрочем, мысли приходили медленно, как бы нехотя, и он еле-еле понимал, что вот сейчас делает еще одну ошибку. Какая разница, ну какая разница - одной потаскушкой больше, одной меньше.
"Потаскушка"…Кто она, сбежавшая от родителей, сбежавшая от своей прежней жизни, бросившая все, однажды услышав его голос и навсегда влюбившись в него?…
Почему она не ушла тогда, еще будучи около бара?…Девочке захотелось приключений. Девочке не нравилась реальность. Кто она?
"Кто она?", - и он, почувствовав тонкие женские руки на себе, швырнул сигарету вниз и повернулся к ней. Вино напоминало о себе, мысли путались и терялись…Он слегка наклонился и прижался к ее раскрытым навстречу ему губам.
Его объятия были легки и нежны, казалось, он боится разбить ее, как вазу. Его дыхание приятно заливало ее сознание перегаром, острый и терпкий запах сигарет въедался в нее и разливался по телу. Он оторвался от ее губ - ее голова была откинута, глаза удивленно и доверчиво смотрели на него…
Easy for you tonight to cry
Take my heart
Easy for you tonight to die
TAKE MY LIFE
…Утро било в глаза солнечным светом, крикливо пело о наступлении нового дня. Она приподнялась на локте и не отрываясь смотрела на него, так забавно распластавшегося на ее постели. Волосы раскатились по подушке, синяки под глазами еще сильнее, чем вчера, губы приоткрыты, перед ней все его татуировки, даже та, самая любимая, внизу живота. А она…потаскушка…грязная потаскушка…
Так лучше. Зачем жизнь без мечты? Зачем жизнь без него?
Вчера он был пьян, и все было не так хорошо, как ей хотелось бы. Вчерашняя боль вспомнилась и заставила ее задрожать. И все же…исполнение желаний не у каждого бывает…
Она вскочила, заметалась в поисках одежды. У нее ничего не было за душой, была только страстная любовь к нему, к ее Богу, - и тогда, когда она уезжала, и теперь тем более. Все ее жалкие сбережения закончились, и ей нечем платить за гостиницу.
Тушь потекла, тени размазались…Она подправила косметику. Подошла к нему, склонилась…
Он сквозь сон ощутил прикосновения холодный пальцев на своей щеке. Она прильнула к его раскрытым губам…он ответил на поцелуй.
Ей хотелось кричать от прилива чувств, от счастья, от радости неимоверной, неизведанной ранее…Сердце рыдало и визжало…Она - бросившая вызов судьбе - она догнала мечту… "А что дальше…К черту…Это не важно…"
Голова невыносимо ныла, но он услышал, как тонкий женский голос разорвал тугую тишину.
"Я люблю тебя"
Дверь хлопнула и, закрываясь, тоскливо визгнула.
Похороны сердец
Love's the funeral of hearts and an ode for cruelty
When angels cry blood on flowers of evil in bloom
The funeral of hearts and a plea for mercy
When love is a gun separating me from you
1
Лучик света, самым наглым образом прорвавшись сквозь толстую ткань покрывала, прыгнул на ее постель и заскользил по ее лицу. Она лениво поморщилась, спросонья пытаясь сообразить, каким образом она могла проснуться от солнца, если для ее окон заморские послы специально привозили самую плотную ткань, ведь ее величество терпеть не могло света. Почему?...Она сама не знала, почему. Просто неприятно было вот так, как сейчас просыпаться от назойливых лучей солнца, которые так и норовят настроить мысли на хороший лад, убеждая, что не все потеряно и еще можно продолжать жить нормальной жизнью.
Она не хотела жить нормальной жизнью. Она искала развлечений, искала забавы для души. Она не задумывалась, почему стала тем, кем стала.
Ее боялись не только ее подопечные - люди из ее поместья. Она была известна и за пределами своей усадьбы, о ней ходили самые разные слухи. "Кровожадная Мэри" - было самым ласковым из всех ее прозвищ. Ей льстило то, что о ней думают, что сознание людей трепещет при одной мысли он ней. О ней знал и польский король, знал, но, поскольку Мэри была его родственницей, он не собирался ее наказывать. Да и какой смысл был бы в том, чтоб ее брать под стражу, если в королевстве полно было таких же, как она, вопрос только в том, что ее бессердечность и беспринципность сделала ее наистрашнейшей из всех страшных.
Ее отец - да, возможно, это он подтолкнул ее к подобному поведению. Она хорошо помнила, что поначалу ей было жаль тех людей, над которыми он измывался, которые были под его властью, а значит, не могли противостоять. Но это поначалу... Потом сочувствие прошло, и девочка стала потихоньку привыкать к страшной, ужасающей несправедливости этого мира. Отец учил ее, что либо она будет жестока, либо люди - глупые, "черные", неграмотные люди - начнут выступать против нее. Мэри смирилась, и скоро сама помогала отцу в усмирении тех, кто казался ему подозрительным.
Когда отец умер, и поместье перешло к ней, Мэри стала полновластной наследницей воли отца. Она не стеснялась применять к людям самые отвратительные пытки, она знала, чувствовала, что человек слабеет при одном ее виде и мысли о том, что - О Боже! - это же ОНА! По первам это было способом борьбы с недовольными - и не больше. Но пришел момент, когда Мэри, ощутив сладкий и притягательный вкус власти, превратилась в настоящего деспота.
Она не собиралась заключать выгодную сделку с кем-то из польских баронов. Одна мысль о том, что кто-то отнимет у нее власть, казалась ей страшной. Женихов было немало, потому что она была интересной личностью, несмотря на свое зверство она отличалась умом и сдержанностью. К ней еще ни разу не приходило осознание того, что вот с этим мужчиной она хочет связать жизнь. Впрочем, особо приглянувшихся ей она оставляла ночевать, а наутро вышвыривала как ненужный мусор на улицу. Ей нравилось разнообразие, однако и тут она скоро поняла, что неготова превратиться в некое подобие уличной девки, просто более богатой и властной. Мужчины стали неинтересны ей, хотя и раньше-то они привлекали ее только физически.
Но, каждый вечер садясь перед зеркалом, она видела, что слишком хороша собой, чтобы вот так завязывать с сильным полом. Она вспоминала многочисленные балы, вспоминала мужские взгляды на своем прелестном, молодом теле, и приходила к выводу, что это ее слегка порочная красота заставляла людей отводить внимание от ее лица. Ей не нравилось, когда на нее смотрели как на вещь, оценивали ее фигуру, неистово ловя минусы и плюсы. Хотя, что мужчинам оставалось делать, если она улыбалась вымученно и неестественно. Ее капризные губы расплывались в улыбке только когда она истязала людей.
В такие минуты, как сейчас, любуясь на сое отражение, она думала о том, что же она хочет от жизни в плане личного. Ведь она не ждала принца. Она просто не хотела ничего общего с мужчинами, потому что они не могли захватить ее сознание, не могли заставить забыться, потому что она была умнее их. Ее гордость не знала границ. И, может быть, именно ее гордость заставляла ее смеяться над мужчинами. Ей вообще доставляло удовольствие видеть, как они расстраивались, когда она едко подкалывала их. Как некоторые едва не плакали, когда она при светской публике открыто говорила, что очередной кавалер ее недостоин. Она была садисткой, причем нескрытой, явной садисткой, потому она получала несравненное удовольствие от издевательств над людьми. А таким образом, смеясь над мужчинами, она совмещала приятное с полезным. Она отметала все их попытки сближения, да еще и издевалась вдобавок.
Она знала, что превращается в зверя, но остановить себя была уже не в силах, и чем дальше - тем больше падала в страшную, душную яму, выхода из которой не было...
...Почти не было.
2
В тот день из-за того самого лучика солнца, разбудившего ее, она была явно не в духе. Служанки быстро приметили это, и уже шушукались за ее спиной. Да, сегодня ожидалось что-то грандиозно страшное, раз Кровожадная Мэри настолько рассержена.
Но ничего кардинально нового не произошло. Мэри всего лишь схватила еще двоих сбежавших крестьян, а также отдала приказ отрубить голову одной странной девушке, которая уже месяц валялась в ее темнице, и, проявляя чудеса стойкости, отказывалась признавать себя ведьмой. Хотя в то время уже немодно было сжигать ведьм на кострах и подобная чушь, но и все же Мэри показалось как-то весьма странным, что над домом этой девушки дым идет низко в ясную погоду. А может, просто Мэри в очередной раз стало тошно от солнечного света тогда.
День подходил к концу, Мэри устала бездельничать и лежала на своей шикарной кровати, глядя в окно. Там, внизу, она видела очередную жертву, уже мертвую и теперь совершенно не опасную. Ей уже порядком надоело видеть кровь каждый день, кровь ни в чем не виновных людей, кровь, которая проливалась по ее вине. Она часто видела во сне этих людей - многочисленных убитых ею людей. Эти сны наводили на нее ужас, но, вспоминая советы отца и чувствуя власть, останавливаться она не собиралась.
Через окно в ее спальню летел запах свежей крови. Она со странной, дикой радостью вдыхала его и... улыбалась. Мэри поднялась, подошла к окну поближе и закричала:
- Эй, ну уберите же падаль отсюда!
Потом, заметив слюнки на лицах стражи, она позволила упасть лямке платья со своего прекрасного плечика и добавила:
- Вы мешаете мне спать!
Она не видела, как стражники растурили толпу завак, оттащили тело, и, наверное, повезли его на кладбище. Ей было скучно, как и всегда после уже свершившейся казни. Смотря в зеркало, она подумала, что надо бы съездить на бал, да поскорее, а то без новых лиц что-то совсем плохо.
Из зеркала на нее смотрела красивая женщина лет 20. На самом деле ей было значительно больше, за 30. Тем не менее она выглядела молодо, на ее лице не было ни единой морщинки, ее кожа все еще была молода и нежна. Волосы темным водопадом лились на плечи, падали ниже по спине, повторяя женственный изгиб ее талии. В темных глазах отражался свет из окна, и скука, недовольство, неудовлетворенность таким образом жизни. Глядя в глаза своего отражения, она вдруг неожиданно поняла, что ТАК не может больше продолжаться. Надо что-то менять. Невозможно жить чужой смертью. Но... Что менять? Как?... На эти вопросы не было ответа.
Она сама не заметила, как подошла к другому окну, из которого был вид на прелестный сад, где цвели деревья. Мэри скучающим взглядом бесцельно оценивала сад, и рассчитывала, какой в этом году будет урожай, сколько надо продать соседнему барону, чтоб появившиеся деньги прокутить в каком-нибудь замшелом баре, где ее не знают. Где она может быть самой собой. Где после первой рюмки она почувствует собственную ничтожность и слабость, после второй усмехнется недавним глупым мыслям, а после третьей ее голова уже будет лежать на дубовом орнаменте стола, а мозги начнут потихоньку притупляться и погружаться с сладкую бессмысленность. У нее, без сомнения, было много денег, но только лишь выручку после продаж урожая она позволяла себе пропить. Вино помогало ей не вспоминать о том, что она делает со своей жизнью, оно согревало ее и дарило ей, казалось, такие ценные минуты забытья. Оно отвлекало ее от действительности. Оно стало ее единственным другом, сильным и преданным, всегда готовым помочь и окунуть ее в бездyну спокойствия и умиротворения.
И вдруг она остановила свой взор на каком-то объекте. На черном пятне под деревом. Мэри протерла глаза, и снова вгляделась. Да, это был мужчина, судя по длинным вытянутым ногам в брюках. Ей пришла в голову мысль о том, что ОН, должно быть, не из бедных, потому что черная ткань его брюк лоснилась и блестела на солнце - а значит, дорого стоила.
В следующий момент она пыталась сообразить, как человек не из ее поместья мог подобраться так близко к ее усыпальнице. А стражи?.. Они его пропустили, что ли?!..
Мэри была в гневе. Она бросилась из комнаты, спустилась вниз, наорала на стражей и приказала сейчас же найти и убить того, кто осмелился нарушить ее покой. Когда она поднялась к себе... Человека уже не было.
Он исчез. Мэри бесновалась и металась по спальне, она была в ужасе от происходящего. Ей казалось, что все устои, нажитые многочисленными казнями в ее поместье, вот так из-за одного мерзавца, идут ко дну. В тот же вечер она зарубила двоих охранников, а потом долго не могла заснуть, все еще потрясываясь и готовясь к новым смертям. Тогда она ясно, ощутимо почувствовала, насколько ничтожна ее власть, насколько зыбкие законы в этом мире. И уже погружаясь в дрему, вспомнила, что даже не видела лица того мужчины, когда отдала приказ прикончить его.
3
Следующий день принес много крови деревне... Мэри в жутком страхе рвала и метала, такой злой ее еще никто не видел. К концу дня ее самолюбие, казалось, было удовлетворено, как и необузданная жажда крови, свежей, невинной крови. Все, кто томился в ее темнице, были убиты, а ее люди ездили по всему поместью в поисках того самого человека в черном. Все поиски ни к чему ни привели. Зато к Мэри были доставлены мужчины, носившие темные штаны. Это были крестьяне, в грязной одежде, измотанные, изголодавшиеся и ничтожные. Но несмотря на то, что налицо была их неспособность на мало-мальские шаги против Мэри, она все равно бросила их под стражу.
Прошло еще несколько дней бесчинствий людей Мэри, прежде чем из окна спальни она снова увидела человека в черном. На этот раз он стоял, оперевшись на дерево, заложив ногу за ногу. Она уже хотела кричать слугам, но, почувствовав некую властность в том, как были сложены его руки, в этом кокетливом повороте головы, - она лишь только открыла рот и стояла как вкопанная.
Минут через пять Мэри пересилила себя и все же крикнула стражам, чтоб они наконец-то убили Его...
Снова бессмысленные погони, снова кровь в поместье, снова Мэри в слезах металась по замку, снова ей не было сна и покоя. Народ возненавидел того, кто стал причиной очередного безобразия. Казалось, этому не будет конца, потому что незнакомец появлялся постоянно и за каждым его приходом следовали тяжелые испытания и для людей, и для самой Мэри. Теперь уже она не из удовольствия издевалась над подопечными, а затем, чтоб сохранить порядок в поместье, чтоб сеять страх, чтоб не дать разрушиться созданным ею порядкам. Для нее это был скорее вопрос принципа.
Через месяц Мэри, увидев снова призрака в черном в саду, который стал уже отцветать, неожиданно поймала себя на мысли о том, что этот прохвост, должно быть очень умен, раз столько времени бегает от всех. Она испытывала к нему уже не ту ненависть, которая просыпалась в ней раньше, а, наоборот, уважение - уважение перед сильным соперником. Это был первый человек, которого она не призирала, хотя...как знать? А был ли он человеком, может, это просто было видение, нарисованное ее воспаленным выражением?
Она перестала звать стражей, заставлять их ловить его, перестала резать людей. В деревне прекратились казни. Наступило затишье, и старожилы поговаривали, что такое бывает перед бурей.
Она просто ждала его появления каждый вечер, она переживала, если ее призрак в черном не приходил. Она чувствовала странное волнение при мысли о незнакомце.
Он каждый раз уходил, постояв минут десять, И она провожала его взглядом, полным восхищения, вглядывалась в его размашистую, неторопливую походку, от которой веяло свободой - почти мифической свободой.
Однажды прошла неделя, а призрак все не появлялся. В городе в это время должен был быть бал, но Мэри не поехала на него, хотя еще совсем недавно мучалась в ожидании встречи с новыми лицами, которые будут пойманы ее красотой о затем опозорены перед общественностью. Она не отходила от окна, не только вечером, но и днем. Она потеряла интерес к пыткам, теперь ее внимание было приковано к тому человеку. Почему?... Она не знала. Но позволила чувствам захватить свое сознание, истерзанное и исступленное в жажде к чужим мучениям. Он стал дорог ей еще тогда, когда она не видела его лица.
Она вглядывалась в густую темноту за окном, пытаясь различить до боли знакомую худую фигуру. Странная, глупая радость запела у нее в груди, когда она увидела его снова. Наконец-то!
Она вскрикнула, слетелась прислуга, стражи, пришлось послать за ним. На этот раз был отдан приказ привести ЕГО к Мэри, просто привести живым.
4
ОН стоял перед ней. Высокий, худой, хорошо сложенный мужчина лет 25. Она с волнением и трепетом старалась скрыть свои мысли, непонятное осознание счастья. Когда его только привели, она побыстрее села, чтоб не дай Бог не упасть, и теперь из своего кресла, обшитого блестящим золотым материалом, рассматривала его почему-то снизу вверх. Ботинки с острыми носами, брюки из черной ткани - когда-то зацепившие ее взгляд. Рубаха крестьянского покроя - с короткими рукавами, густо-бордового цвета.
Лицо... Одно из тех лиц, которое, увидев однажды, не забудешь уже никогда. Глаза мягкого светло-зеленого цвета, такого цвета, какой встречается редко - они не желтые и не кошачьи, а очень выразительные, хоть и достаточно светлые. В них ум и опыт, и усталость от жизни, и стремление к чему-то новому, непознанному. Круглые аккуратные брови, придающие некое недоумение его взгляду. Носик вздернутый, неправильная вогнутая переносица. Чувственные приоткрытые губы. Неестественно бледная кожа сильно контрастировала с прядками темных волнистых волос, спадающих на лицо, и с этой рубахой, отчего бордовый цвет казался еще более густым и тягучим.
Мэри с ужасом почувствовала, как учащается у нее дыхание. Незнакомец поднял голову, отчего часть непослушных слабых завитков упало ему на лицо. В тот же момент их глаза встретились. В этом взгляде Мэри уловила что-то очень знакомое, опасно похожее на то, что она видела в глубине глаз собственного отражения. Между ними было что-то общее, и это общее было скорее внутренним, скрытым.
С трудом она заставила себя сказать:
- Ну…и…друг мой, может, расскажешь, кто ты такой и что делаешь в моем поместье? Ты же не мой подданный!
Он молчал, и говорить, по всему видимому, не собирался.
- Таааак…Значит, по-хорошему ты не понимаешь?!
Мэри разозлилась. Она никогда не была ангелом, скорее наоборот, и теперь, находясь в моральной зависимости от этого человека, мысленно осознавая и повинуясь этой зависимости, она не хотела отступать. Жестокость была у нее в крови. Она быстро сообразила, что это существо, которое стоит сейчас перед ней и строит ей глазки, на самом деле подтверждает все те подозрения, которые приходили ей в голову тогда, когда она увидела его впервые. Он не хотел воспринимать ее как Кровавую Мэри! Да как он мог?!
- Отведите его, - бросила она стражам, и те поволокли незнакомца в темницу.
О да, теперь в ней проснулось ее зверство. Она не могла стать хорошей и доброй только лишь из-за какого-то мужика, вскружившего ее беспутную голову.
Она хотела, чтоб он посидел в темнице, без еды и воды, чтоб подумал хорошенько, а стоит ли вот так относиться к ней. Несмотря ни на что она оставалась его хозяйкой, а не наоборот.
Ночью она не могла заснуть, и в очередной раз провалялась до рассвета, анализируя и прокручивая в памяти произошедшее. Да, он ей дорог. Да, она чувствует к нему то, что еще ни к кому из своих многочисленных мужчин не испытывала. Но есть что-то, что дороже ей всего на свете. Ее гордость.
Он задел ее гордость, когда отказался говорить. Он не признает ее. Это странно, это шокирующе. Мгновенно пришли мысли о том, что он смел - смелее, чем люди из светского общества. Снова восхищение, глупое восхищение мужчиной.
Она твердо решила, что получит его. А уж как и каким образом - время покажет.
5
Было тихо, тихо, как в могиле. Мэри осторожно спускалась в темницу к незнакомцу. Дверь лязгнула, и под низким потолком она увидела ЕГО.
Он стоял, руки прикованы вверху к стене. Глаза были устремлены на нее. Он зажмурился от света факела, и отвернул голову.
-Ну так что? Может, все-тки подружимся? - издевательским тоном спросила Мэри.
Он лишь только посмотрел на нее, и она различила в его глазах гордость и усмешку. Никакой мольбы там не было.
Она повернула к нему руку, в которой была плеть. Потом подошла к нему вплотную и погладила его по тонкой коже лица.
- Как тебя зовут, красавчик?
Гримаса презрения проскочила по его лицу
- Вилле, - его голос прозвучал гулко и громко, заставив вздрогнуть Мэри.
Она знала, она интуитивно чувствовала, что больше он ничего не скажет. Вилле… Вилле… О Боже… Он будет ей принадлежать!
Она быстрым движением рванула на нем рубашку, еще и еще, пока та не разлетелась на клочки. И сама едва не задохнулась при виде его красивого торса. Мускулы его рук были напряжены, живот оказался впалым, ребра были видны. Но эта красота, незабываемая красота худого тела, без огромных мускулов, без широченных плеч, - заставила Мэри покачнуться и в первый раз в жизни осознать, что и мужское тело может приносить исключительно эстетическое удовольствие.
Она ударила его. Вилле не дрогнул. Только отвернулся так, что волосы опять упали на глаза, и под нежной кожей внизу шеи стали видны жилки…
Она с яростью стегала его, и не могла видеть, как он посматривает в глубокий вырез ее платья, любуется влажными капельками на ее лбу. Он подумал, что получил почти все, что хотел. Она у его ног. Пусть даже так, факт в том, что он своего добился.
В какой-то момент Мэри отбросила плетку. Не было больше сил справляться с невыносимо сильным желанием прикоснуться к этому прекрасному телу. Она бросилась к нему, обняла его, протянув тонкие руки на его спину. Вилле ощутил, как кольца на ее пальцах приятно охладили кожу.
С осознанием того, что делает страшную, бессмысленную ошибку, она припала губами к еще влажной ране от плети на его груди. Почувствовала сладкий вкус крови на губах и смешанный с ним ни с чем не сравнимый вкус ЕГО пота. Подняв голову, она увидела, что его лицо, сводящее ее с ума, эти умные зеленые глаза и приоткрытый рот - все это находилось так близко от нее, опасно близко.
Он смотрел и ждал, спокойно ждал, что будет дальше. Он отделался так легко, эти удары - подумал он - это небольшая плата за такую женщину.
И вдруг… Она задрожала, еще сильнее прижавшись к нему…. Она плакала. Ее слабая натура, гнилая основа ее принципов рушилась у него на глазах. Кровожадная Мэри оказалась всего лишь женщиной. Женщиной, способной на сильные чувства. Ничем больше. Жестокость… О… Она бессильна перед Вилле. Она знала, кто теперь здесь хозяин, и от этого ей стало страшно, слезы сами собой тонкими струйками полились из глаз прямо на грудь Вилле.
Она отпустила его. Пулей вылетела из темницы. Едва не сбив стражей, бросилась в свой замок. Быстрее… В спальню… Она поскорее пристроилась в шелковом великолепии простыней. Чтобы дать волю слезам. Как она одинока! Почему?… Не понимая до конца, что творит, она схватила со стола нож… И пырнула себя в грудь что было силы.
6
Нет, она не погибла. Это было бы слишком легко. Она обречена была жить, слишком уж много крови было на ее совести. Вызвали доктора из города, тот сказал, что ничего страшного не произошло. Мэри пролежала в постели почти месяц, хотя могла бы подняться и зверствовать дальше уже недели через две. Она не хотела показываться на люди, ей было так плохо, как никогда еще не было. Было лишь одно, что держало ее от повторной попытки самоубийства. Это был Вилле.
Охранники подкармливали его в то время, когда Мэри выздоравливала. Вилле быстро узнал, что с ней случилось. В тот момент он подумал о том, что зря затеял все это, что теперь он должен будет заживо сгнить здесь - так, как сгнили десятки людей, чьи скелеты болтаются в отдельных комнатушках. Его тошнило от мерзкого запаха разложения, который царил там. Но винить себя было уже поздно.
Конечно, он не был крестьянином с ее поместья. Он был из северной страны, потому такой незагоревший и бледный. Он не был обычным, это Мэри подметила не зря. Еще в юности он устал от девушек и их необузданного внимания. Учиться ему не хотелось, да еще и у отца были деньги, так что совсем незачем было загружать себя проблемами. Хотелось интересно жить. Начались скитания по барам, выпивка и много другой дряни. Поскольку к сверстницам он потерял интерес еще давно, то стал искать себе жертв, жертв среди влиятельных особ. Зачем?… Чтобы потешить собственную гордость. Чтобы не скучно было жить. Появившись в Польше, он завоевал сердце принцессы, которой было всего-то шестнадцать лет. Впрочем, она была хорошенькой и интересной, так что он не побоялся короля и его власти, и бросил ее, когда она ему надоела... Его искали. Но не нашли.
Он был неплохим человеком, если не сказать больше. Не его вина, что иначе не получалось разнообразить жизнь. Он дарил счастье женщинам - истинное, короткое счастье настоящей любви. Они не смогли бы познать такие чувства так глубоко с кем-то из окружения. Счастье было, как и всегда при сильных чувствах, мимолетным и ветреным. Но оно было, и причиной был Вилле.
Еще только появившись тут и узнав о Мэри, Вилле уже думал, как ее заполучить. Обнимая принцессу, он намечал план, как пробраться в поместье Кровожадной Мэри и заинтриговать ее. Освободившись от пут связи с девочкой, он отправился в путь.
Его план сработал. Он убедился еще один раз в том, что против его чар никто не сможет устоять. Победа над Мэри значила для него больше, чем все вместе взятые его победы. Он не просто интересовался ей, она понравилась ему, хотя, не надо преувеличивать, он не влюбился. Она подтвердила его догадки о том, что женщина - даже такая жестокая - остается женщиной.
А Мэри… Она, чье имя заставляло дрожать сотни людей, страшная, сильная, кровожадная, - она думала о Вилле. С нежностью, еще большей, чем раньше. Почему она так отнеслась к нему тогда?… Почему?… Молнией проскочила в голове мысль, что к ней пришла любовь…Запоздалая любовь… И это после стольких связей, после понимания ничтожности мужчин, после балов и всего, что следовало за ними… Она столько всего видела в жизни, что, казалось, уже ничто не могло ее впечатлить. Как быстро она сдалась! Насколько слаба она оказалась перед нахлынувшими чувствами!
Она не хотела спать. Теплый ветер дул из открытого окна, играл прядями ее темных волос.
Она вскочила и, повинуясь очередным глупым мыслям, вызванным израненным воображением, двинулась вниз. Стараясь быть незамеченной, она прошла через тот самый сад, где когда-то увидела Вилле впервые. Мокрая трава щекотала босые ступни, ветки цеплялись и путали волосы. Она уверенно приближалась к темнице. Ей казалось, что она обречена, и идет на казнь, как десятки загубленных ею людей вот так же проходили по этим же тропкам.
Она почувствовала, как сердце бешено застучало, когда она вплотную подошла к темнице.
Открыла дверь. Вошла внутрь.
7
Запах смерти, отвратительный, приторный запах пахнул ей в лицо. Она медленно прошла мимо скелетов, висящих на стенах, поморщилась собственной былой жестокости и двинулась дальше.
Его дверь была не заперта. Теперь уже он сидел, прикованный к стене.
Вилле поднял голову. Он знал, зачем она пришла. И от осознания собственного превосходства ему показалось, что Мэри всего лишь очередная игрушка в его ласковых руках, которая, как липкий торт из мороженого, будет таять перед ним этой ночью. Впрочем, так оно и было. Он видел ее насквозь. Пусть говорят, что она сильна и властна, что она кровожадна и жестока. Сегодня, здесь и сейчас, она бессильна перед ним, и она будет с ним такой нежной, какой не была еще ни с кем.
Его светло-зеленые глаза скользнули по ее лицу, по рубашке, слегка скрывающей изгибы ее тела. Вилле заметил, что она тщетно пытается скрыть смущение. Он усмехнулся, обнажив щелочку между передними зубами.
Она склонилась над ним. Молча открыла замок, сдерживающий цепями Вилле. Он приподнялся, разогнулся, размял руки, которые у него были мягкие, с красивыми пальцами… В полный рост он оказался выше Мэри чуть ли не на голову.
- Я приехал сюда, чтобы покорить тебя. У меня это получилось.
Она с радостью вслушивалась в каждый звук его грубого, сильного голоса. Оценивая его взглядом, она снова и снова обнаруживала в сознании единственную мысль - мысль о том, что, должно быть, ей это снится.
- Я… не хотел, чтоб все вот так вышло. А ты оказалась совсем не такой…
- Зачем…зачем ты мне это говоришь?
- Я не хочу, чтобы оставались тайны. Я тебя не боюсь, мне незачем скрывать от тебя что-то…Ты еще не передумала?
Эти слова… Действительно, зачем слова?.. Они и так друг друга понимали без слов.
- Нет…я слаба…но не настолько…
Она замерла, когда он обнял ее, до того приятны были прикосновения его теплых пальцев. Казалась, каждая ее жилка дрожала от этих прикосновений. Чувствуя уже немыслимо близкий и родной запах его тела, а не этот противный запах смерти, она с наслаждением впилась в его влажные губы.
Дрожь становилась сильнее, но она не ощущала холода. Когда ее рубашка слетела на пол, Вилле целовал рану от ножа на ее груди, и ей казалось, что потолок плывет перед глазами.
Она любовалась на склоненное так близко к ней любимое лицо Вилле, его полуприкрытые глаза, на прядки волос, без конца падающие и касающиеся ее лица.
В какой-то момент она выгнулась дугой и закричала… услышала собственное эхо в стенах темницы…и поняла, что забывается в сладкой дреме.
8
Все не закончилось хэппи-эндом. Вилле не мог и не хотел менять свободу на связь с Мэри, тем более зная, насколько дорог ей. Он уехал на следующий же день. Неизвестно, что с ним было дальше, но он поспешил укатить подальше на юг, в другое государство, куда глаза глядят. Мэри не имела сил держать его, внезапно проснувшаяся совесть не позволила ей этого. Она плакала и кричала, не в силах забыть его глаза и ту ночь, что он ей подарил.
Вилле как чувствовал, что случится что-то нехорошее. Принцесса скоро прослышала, на кого ее променял стройный красавец с зелеными глазами, она заставила отца все же взять под стражу Мэри. Благо причин для ее заключения было предостаточно. Мэри сгнила в такой же темнице, в какой погибали ее жертвы. А то, что некогда было ее красивым телом, выкинули на корм голодным городским псам.
Она долго лелеяла надежду, что, быть может, Вилле оставил ей ребенка… Когда надежда умерла, и она сама умерла морально… Ей незачем было жить… Власти только помогли ей, посадив ее в темницу.
Красивая и жестокая Мэри была сломлена и раздавлена тем самым, что люди привыкли считать лучшим из чувств. Любовь приносит не только радость. Она приносит боль, разочарование. Любовь жестока, она захватывает сознание человека, хотя вначале кажется безобидной и безоблачной. Она съедает все то, что было ДО нее…Она заставляет думать по-другому, делать то, что раньше казалось абсурдным. Она размывает рамки между реальностью и выдумкой, между раем и адом. "Любовь - это похороны сердец".
|
